Анджей Вайда в «Современнике»

Анджей Вайда говорит о своей работе в театре:



— Я не вижу особой разницы между работой режиссера в театре и кино. Кино, по-моему, много проще. Если что-то уже найдено, его остается только сфотографировать, только зафиксировать на пленке. А на сцене нужно искать каждый день, каждую минуту, каждый спектакль... Я не вижу особой разницы и для себя. Когда есть интересный материал, который можно использовать в кино, я делаю фильм. Когда можно использовать в театре — делаю спектакль...



Что же заинтересовало режиссера в пьесе американского драматурга?



...Сейчас репетируется одна из сцен. Семья собирается за столом, дружная, добропорядочная американская семья, словно живьем сошедшая с рекламной картинки. Папа Оззи, мама Харриет, сын Рикки, еще один сын, с черной повязкой на глазах — Дэвид, который вернулся иэ Вьетнама. Он потерял зрение, он в депрессии, но это скоро пройдет, это должно пройти — ведь теперь он дома, в семье, где все любят друг друга... Так мирно начнется эта сцена, чтобы через мгновение взорваться истерикой, истошным криком человека, его монологом: «Взгляните, они висят на деревьях, опутанные колючей проволокой, мужчины и женщины. Они не двигаются, не кричат, не плачут... Взгляните на них — кожа да кости...» Дэвид пытается открыть родным глаза, пробудить в них со весть, но этого не хочет никто, никто не желает видеть того, что стоит и сейчас перед внутренним взглядом Дэвида.



Это будет разыгрываться так, чтобы зритель узнал в исполнителях главных ролей знакомых американских актеров: папа Оззи — это ведь старый Фонда из классического вестерна, сын Дэвид — один из тех бунтующих сыновей Америки, который начался на экране Джеймсом Дином, мама Харриет — вечно хлопочущая, никогда не теряющая самодовольства Дорис Дей из бесчисленных «семейных» комедий. Речь идет не о внешнем облике конкретных актеров, а скорее о человеческих типах, в которых представала перед миром Америка тридцатых — пятидесятых годов.



— Если зритель узнает в них героев американского кино, то происходящее на сцене станет еще трагичнее, — продолжает Вайда, — ибо эта персонифицированная Америка сама уничтожает своего блудного сына, чуждого ей, опасного для ее традиционного спокойствия и бездумного оптимизма...



И папа Оззи сам вызовет полицию, чтобы представители закона перетрясли вещи вернувшегося сына — ие привез ли он с собой что-нибудь совсем уж потрясающее основы. И инстинкт самосохранения заставит его произнести кощунственную фразу: «Надо снять у него отпечатки пальцев, исследовать зубы и группу крови. Почем мы знаем, что это наш сын?» А младший, гитарист и фотолюбитель Рикки, спокойно и дружелюбно подаст старшему бритву, деловито посоветовав ему перерезать себе вены — для собственного и общесемейного спокойствия. А хлопочущая, как всегда, мама торопливо побежит на кухню — за тазиком и полотенцем, чтобы Дэвид случаем не забрызгал полы и мебель...



Ибо спокойствие и есть для них главное, так как, в сущности говоря, ничто ие связывает этих людей, кроме утреннего кофе да вечернего телевизора. бездепозитный бонус казино https://bezdepozit-frispin.by бездепозитный бонус за регистрацию в казино